Р.
На старой горе я увидел ее: такую прекрасную и такую далекую
Мой парусник совсем отрухлел, и мачты поел кораед, и паруса изнасиловал ветер.
Под килем крабы свили гнездо и якорь совсем проржавел.
Я - капитан мертвого судна, которое тащило неизвестно куда беспокойное море.
Мой лоцман забыл все карты и пьян был уже три года, матросы покинули борт,
Забрав все шлюпки с корабля, и лишь старенький плот, подаренный мне отцом лежал на корме.
На нашем пути я увидел ее: такую прекрасную и такую далекую
Она подарила нам ветер, и бабочки по ее приказу сшили нам новые паруса, и морские коньки стали моими матросами
И делфины из-за любви к ней вычистили наш киль, и мой лоцман снова со мной.
Но ее унес мой старый враг - время, и я приказал лечь на курс за ним.
Я знаю, что мне не догнать его, но если есть шанс, хоть один из ста или тысячи,
Я его догоню, и нет ему спасенья, мы пойдем на абордаж, чтоб спасти того, кто подарил нам все.
Я вспоминаю те легкие дни, когда жил в отчем доме и мама мне пела песню о нашей земле
Кода мой сильный отец объяснял как выглядит правда, и честь и смелость, а густой солончак мне нашептевал песню свободы.
И как выглядит предательство мне показал мой лучший друг, и как выглядит ложь я узнал от жены.
И старик, мой учитель, мне говорил, что нет правды для тех, кто ищет ее.
Но я обнажил свой кинжал и сбрил бороду, и натягивая свой тугой татарский лук, слушал трель соловья.
Незная, что стану корсаром, и забуду вольные степи и своего низкорослого коня.
Я мчусь за врагом моих правил, и всех моих прожитых дней и Нептун не смеет гасить мой шелковый парус.
Ром не смеет мне больше туманить мой разум и цинге не отнять мои зубы,
И акулы теперь уже знают, что им нечего есть близко этого странного судна.
Где ты? та, что спасла нас от краха и спасла капитана от ржавых цепей бесконечного моря.
Та, которую видел я в дымке недокуренной трубки, обжигающей пальцы привыкшие к сабле,
Увидал я кого на холме одинокой горы, посреди чужеродной и злобной пучины.
Мой парусник совсем отрухлел, и мачты поел кораед, и паруса изнасиловал ветер.
Под килем крабы свили гнездо и якорь совсем проржавел.
Я - капитан мертвого судна, которое тащило неизвестно куда беспокойное море.
Мой лоцман забыл все карты и пьян был уже три года, матросы покинули борт,
Забрав все шлюпки с корабля, и лишь старенький плот, подаренный мне отцом лежал на корме.
На нашем пути я увидел ее: такую прекрасную и такую далекую
Она подарила нам ветер, и бабочки по ее приказу сшили нам новые паруса, и морские коньки стали моими матросами
И делфины из-за любви к ней вычистили наш киль, и мой лоцман снова со мной.
Но ее унес мой старый враг - время, и я приказал лечь на курс за ним.
Я знаю, что мне не догнать его, но если есть шанс, хоть один из ста или тысячи,
Я его догоню, и нет ему спасенья, мы пойдем на абордаж, чтоб спасти того, кто подарил нам все.
Я вспоминаю те легкие дни, когда жил в отчем доме и мама мне пела песню о нашей земле
Кода мой сильный отец объяснял как выглядит правда, и честь и смелость, а густой солончак мне нашептевал песню свободы.
И как выглядит предательство мне показал мой лучший друг, и как выглядит ложь я узнал от жены.
И старик, мой учитель, мне говорил, что нет правды для тех, кто ищет ее.
Но я обнажил свой кинжал и сбрил бороду, и натягивая свой тугой татарский лук, слушал трель соловья.
Незная, что стану корсаром, и забуду вольные степи и своего низкорослого коня.
Я мчусь за врагом моих правил, и всех моих прожитых дней и Нептун не смеет гасить мой шелковый парус.
Ром не смеет мне больше туманить мой разум и цинге не отнять мои зубы,
И акулы теперь уже знают, что им нечего есть близко этого странного судна.
Где ты? та, что спасла нас от краха и спасла капитана от ржавых цепей бесконечного моря.
Та, которую видел я в дымке недокуренной трубки, обжигающей пальцы привыкшие к сабле,
Увидал я кого на холме одинокой горы, посреди чужеродной и злобной пучины.
Очень красиво и поэтично.
Да, когда-то настолько давно, что ему казалось, это было не с ним, был животный, панический страх, и казалось, стоит только на секунду отпустить штурвал, позволить кораблю побыть мгновение в свободном плаванье – и ты уже навсегда потеряешь курс, останешься в этом безмолвном пространстве.
И тогда он довел себя до отчаяния, до потери сознания стоя перед штурвалом и глядя на мертвые отныне приборы. А когда он очнулся от предательства организма, то четкая, оформленная мысль пробилась сквозь наступающее безумие: этому миру не нужны твои усилия, и кораблю все равно, стоишь ли ты за штурвалом, ведь им управляешь не ты.
Потом, позже, он стал понимать, что так быстро приводило его к безумию. Тишина. Не было скрипа мачт и звуков перекатывающихся под килем воды, и паруса, трепыхаясь на ветру, бесшумно шевелились.
И тогда он закричал. Но не услышал ни звука.
За века этого немого, бесшумного плаванья по черно-синей ровной глади, на которой никогда не бывает шторма, за века, проведенные в безмолвии, он десятки раз сходил с ума, и десятки раз находил в себе силы сохранить рассудок. Он придумывал себе развлечения и обязанности: устанавливал вахты и праздники, иногда – пытался найти линию горизонта, распознать грань слияния моря и неба, но уловить хрупкую, мерцающее – хрустальную линию почти никогда не удавалось.
Но иногда, как сегодня, надежда покидала его, и он опускался на залитую соленой водой палубу, и бездумно смотрел на компас.
Сегодня он думал, что снова на грани безумия. Оттого, что стрелка компаса задрожала, а потом вполне уверено показала направление. И он услышал едва различимый шорох волны.
«Неужели я возвращаюсь?»
не буду портить впечатление критикой
Интересно, это было написано о ком-то конкретном?
я Вас добавила в свое избранное, Вы не против?
Соседка.